Накануне погребения, после обеда, мне захотелось спать, и я пошел в комнату Натальи Савишны, рассчитывая поместиться на ее постели, на мягком пуховике, под теплым стеганым одеялом. Когда я вошел, Наталья Савишна лежала на своей постели и, должно быть, спала; услыхав шум моих шагов, она приподнялась, откинула шерстяной платок, которым от мух была покрыта ее голова, и, поправляя чепец,
уселась на край кровати.
Вернулась Ванда. Она медленно, осторожно
уселась на край Жениной постели, там, где падала тень от лампового колпака. Из той глубокой, хотя и уродливой душевной деликатности, которая свойственна людям, приговоренным к смерти, каторжникам и проституткам, никто не осмелился ее спросить, как она провела эти полтора часа. Вдруг она бросила на стол двадцать пять рублей и сказала...
Потом
усаживался на краю стола с своею бутылкой шампанского, которую всюду носили за ним, и улыбался, когда к нему обращались, отчего казалось, что он много говорит, но на самом деле он молчал.
Неточные совпадения
Как только присяжные
уселись, председатель сказал им речь об их правах, обязанностях и ответственности. Говоря свою речь, председатель постоянно переменял позу: то облокачивался
на левую, то
на правую руку, то
на спинку, то
на ручки кресел, то уравнивал
края бумаги, то гладил разрезной нож, то ощупывал карандаш.
Мы
уселись на террасе. Дом стоял отдельно, среди сада,
на краю города.
Сияющий и весёлый принялся Илья в этот вечер за обычное своё занятие — раздачу собранных за день диковин. Дети
уселись на землю и жадными глазами глядели
на грязный мешок. Илья доставал из мешка лоскутки ситца, деревянного солдатика, полинявшего от невзгод, коробку из-под ваксы, помадную банку, чайную чашку без ручки и с выбитым
краем.
По окончании послеобеденных классов, после получасового беганья в приемной зале, в котором я только по принуждению принимал иногда участие, когда все должны были
усесться, каждый за своим столиком у кровати, и твердить урок к завтрашнему дню, я также садился, клал перед собою книгу и, посреди громкого бормотанья твердимых вслух уроков, переносился моим воображением все туда же, в обетованный
край, в сельский дом
на берегу Бугуруслана.
После молебна бабы вынесли
на улицу посёлка столы, и вся рабочая сила солидно
уселась к деревянным чашкам, до
краёв полным жирной лапшою с бараниной.
На стене висело большое, оборванное по
краям и никогда не читаемое расписание каких-то поездов с мудреными линиями и черными ободами, а в углу стояла единственная лавка,
на которую я плотно
уселся.